Японские народные сказки - Страница 88

— Теперь ночи стоят холодные, ты сядь на скалу над рекой и спусти в воду свой длинный хвост. Уж, наверно, к нему прицепится много всяких рыбешек.

Обрадовалась обезьяна. Села вечером на скалу и ждет-поджидает. Ночью холод стал сильнее, а хвост все тяжелел — вода-то замерзла. «Ну, с меня довольно, — подумала обезьяна. — Видно, улов большой, а я уже до костей продрогла. Пойду-ка домой». Хотела хвост вытащить, но не тут-то было. Испугалась обезьяна, завопила, давай тащить хвост что было силы! Он и оторвался.

С тех пор, сказывают люди, у обезьяны короткий хвост и морда от натуги красная. Уж очень сильно она рвалась.

73. Как воробей врага сразил

В старину это случилось, в старину.

Был в кухне у одного богача водосток. Проливалась вода на земляной пол, вот и выросли в углу дома три камышинки. А посреди камышинок поселилась чета воробьев. Целые дни чирикает воробей — цурун-цурун-цурун!

А воробьиха яички снесла, три хорошеньких яичка, и стала их бережно высиживать. Еще громче зачирикал воробей — цурунтён-цурунтён-цурунтён!

Однажды из глубины гор прибежала обезьяна:

— Воробей, а воробей! Я к тебе в гости пришла.

Начала она яичками любоваться. И вдруг говорит:

— Воробей, воробей, дай мне одно яичко!

— Но ведь их всего три! Нет, обезьяна, не дам я тебе ни одного.

— А не дашь, берегись! Вот стемнеет, устрою я ночное нападение и побоище. Съем яички с тобой, воробьем, вместе.

Испугался воробей:

— Коли так, делать нечего, дам тебе одно яичко.

Дал он обезьяне яичко, а она его — хруп! — разбила и сожрала. И опять клянчит:

— Воробей, воробей, дай мне еще одно яичко!

— Что ты, обезьяна! Было у нас три, а ты взяла одно. Погубила мое милое дитя. Возьмешь еще яичко, останется только одно-единственное. Не отдам, не отдам!

— А не дашь, я ночью устрою побоище. Сожру тебя с потрохами, воробьишко! — злобно закричала обезьяна.

— Что же делать! Спину на живот не сменяешь. Видно, так тому и быть. Бери!

Отдал воробей второе яичко. Обезьяна разбила его — хруп! — и сожрала.

— Воробей, а воробей! До чего вкусные яички! Мне еще хочется, дай еще одно, да побыстрей! — неотвязно пристает обезьяна.

Совсем опечалился воробей:

— Ведь всего три яичка было! Два ты уже съела. Отдам последнее яичко, ничего у нас не останется. Нет, не согласен я! Не отдам.

— Ого! Ну ладно же, уйду, но только настанет ночь, держись тогда, устрою побоище. Слопаю яичко вместе с вами, воробьями. Помни это.

— А-а, а-а-а, ночью придет обезьяна, съест яичко! И нас тоже сожрет. А-а, беда, горе! — заплакал воробей. — Цурунтён-цурунтён-цурунтён-цурунтён!

Тут прилетела оса:

— Воробей, воробей, ты о чем плачешь?

— Ах, госпожа оса, госпожа оса! Пожаловала к нам обезьяна в гости. А у нас было три яичка. Попросила она одно яичко и съела. Попросила другое — пришлось отдать. Попросила третье, а ведь оно последнее, заветное. Не дал ей яичка. Вот и пригрозила она: приду, дескать, ночью, устрою побоище и сожру яичко с вами, воробьями, вместе. Оттого и плачу я с великого горя, — поведал воробей и снова заплакал: — Цурунтён-цурунтён-цурунтён!

— Ладно, ладно, не плачь. Я помогу тебе одолеть врага, — прожужжала оса, сидя на краю окошка.

Но воробей все продолжал плакать:

— Цурунтён-цурунтён-цурунтён!

Вот приползла с берега ручейка змея и спрашивает:

— Воробей, а воробей, о чем ты так горько плачешь?

— Ах, госпожа змея! Пришла к нам в гости обезьяна из глубины гор. Попросила у меня одно яичко, съела, попросила другое, съела. Осталось у меня одно-единственное, последнее яичко. Жалко отдать его, я и отказал. А обезьяна пригрозила: «Приду ночью и сожру яичко вместе с вами, воробьями!» Вот я и плачу с великого горя.

— Ладно, ладно, не плачь. Я накажу твоего врага. Не тревожься, не плачь. Пусть воробьиха спокойно яичко высиживает, — утешает змея.

Тут пришла толстая швейная игла для циновок:

— Воробей, воробей, о чем ты так громко плачешь? Твой голос за несколько ри слышится… Что с тобой приключилось?

— Ах, госпожа игла! Съела обезьяна с далеких гор два наших драгоценных яичка. Осталось только одно, последнее. А она пригрозила: «Сегодня ночью приду, сожру яичко, да и вас, воробьев, в придачу». Вот я и плачу с горя.

— Не плачь, я отомщу за тебя злой обезьяне. Кольну ее больно-пребольно, — утешает воробья игла.

Тут прикатился каштан:

— Воробей, воробей, о чем ты печалишься?

— Было у меня три яичка. Прибежала обезьяна из далеких гор, съела два. Неслыханный разбой, беззаконие! Того мало, она еще пригрозила: «Не отдашь мне третье, последнее, приду ночью и сожру вас, воробьев, вместе с яичком!»

— Ужели правда? Пусть только явится эта дрянная обезьяна, я ей задам! Съела воробьиных деток, бесстыжая, жестокая! — разгневался каштан.

Тут прикатилась ступка, а за ней шлепает коровья лепешка.

— Воробей, воробей, о чем ты горюешь? Не бойся обезьяны, пусть себе приходит. Мы все вместе одолеем ее, не дадим тебя в обиду.

Вот стали защитники воробья советоваться, как победить врага. Оса спряталась в пустом горшке, каштан — в глубине очага, змея забралась в ведро с мисо, игла укрылась под футоном, коровья лепешка легла во дворе возле конюшни, ступка притаилась на крыше конюшни. И стали они поджидать обезьяну.

Ночью пришла обезьяна, ничего не ведая, и ворвалась в дом, прыгая и хохоча:

— Воробей, воробей, готовься к расправе! А-ха-ха-ха. Воробей, воробей, готовься к расправе! А-хо-хо-хо!

Заплакал воробей: цурун-цурун!